Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

Спасая друга и себя самого от боли, мог ли он предположить, что заманивает Гацко в роковую западню?

I

Последний май восьмидесятых. Сезон отпусков открыт. Ещё какой-то месяц — и академия опустеет, а кто не уйдёт на каникулы, впадёт в летнюю спячку. Оживление останется только в курилке, хотя и ряды дымопускателей тоже поредеют. Рабочего энтузиазма хватит лишь на перекладывание папок. Поэтому май — самая горячая пора года: все защиты и процентовки, конференции и заседания громоздятся в плане мероприятий, на листе бумаге втискиваясь в уже заполненные ячейки.

Профессор Дятловский торопится. Теряя здоровье, он втиснул между расширенным заседанием учёного совета и вереницей защит пяти кандидатских выступление новатора физики и своего нового друга. Актовый зал уже переполнен сотрудниками двух академических институтов, а известный физик, на вид юноша с лицом старика, сидит уже в первом ряду и теребит уголок листка своего отпечатанного доклада.

Люди теснятся на жёстких стульях так, что их плечи прирастают к соседским. Те, кому не хватило мест, приладились вдоль вечно сырых стен, но никто не выстоит до конца — заледенеют позвонки. Проход заполняется табуретами на чугунных ножках и коробками от старого оборудования. Нетерпеливые сотрудники отлипают от стен и наперегонки устремляются к табуретам и коробкам. А каменные плиты подоконников — свидетелей заседаний многих поколений учёных — превратились в счастливое прибежище для весёлых стаек молодых физиков: аспирантов и практикантов. Молодёжь рвётся к весеннему воздуху, поэтому чинит сквозняки.

И только президиум высокого собрания остался свободным от давки. За длинным столом, покрытым скатертью красного бархата, среди массивных графинов и невесомых цветочников расположились самые светлые головы отечественного естествознания. Председательствовал, как и повелось в НИИ математической физики, профессор Дятловский, который украшал неизменно ярким тембром голоса и убедительными интонациями обычные и расширенные заседания научной элиты государства.

Но сегодня Николай Николаевич волнуется по-настоящему, поправляя то шёлковый галстук, то платиновые волосы, ведь сегодня на трибуне раскрывает тайны мироздания, переворачивает марксистский подход гениальный соотечественник, член академии наук, профессор, статьи и книги которого издаются во многих странах мира. «Но прежде всего он — художник, а не ремесленник или бухгалтер», — говорит в начале заседания Дятловский и первым начинает хлопать.

«Художника» зовут Виктор Верник, он возглавляет лабораторию в самом закрытом учреждении академии — НИИ фундаментальной и экспериментальной физики. Он — серьёзный исследователь аномальных явлений (НЛО, полтергейста, экстрасенсорики и парапсихологии) термодинамическими методами, а в молодые и зрелые годы являлся представителем плеяды секретных физиков, которых советское государство лелеяло и стерегло от любых, не только чужих глаз.

Когда Николай Николаевич изучил его труд «Термодинамика реальных процессов», то понял — мир не будет прежним, и принял автора и умом, и сердцем.

Выступающий, человек невысокий, с седой бородкой на худом лице, держится уверенно. Весь облик его — тёплые огоньки в глазах, отутюженный, как поверхность зеркала, костюм, руки, взмывающие над трибуной в такт эмоциям, — располагает аудиторию к доверию.

Ныне стабильный материализм сдаёт позиции, люди оживляют историческую память и начинают осторожно возрождать христианские праздники, в моду входит носить на шее кресты и образки. Поэтому тема доклада «Общая теория (ОТ) природы и аномальные явления (АЯ)» вызвала у сотрудников институтов физики революционный интерес. Учёные часто и охотно дарят оратору искренние аплодисменты, а скопления молодых людей на подоконниках то и дело взрываются возгласами одобрения:

— …аналогично в науке, представляющей собой фундамент лукавого «просвещения». В науке главная ложь, дар, диктовка сатаны — это его материализм и эволюционизм, следствием которых является атеизм. Лукавый материализм утверждает, что исходной причиной всего на свете служит видимая нами неживая материя, вещество. Эволюционизм пытается нас уверить, что за каких-нибудь три-пять миллиардов лет — попробуй это проверить! — из этого мёртвого вещества сама собой, случайно… Это чрезвычайно важная для дьявола ложь, поэтому он внедрил её во все науки… Возникла жизнь, потом — обезьяна, а из неё — материалист. — Зал давится хохотом, а в президиуме улыбается только председатель, и то несмело. Учёный секретарь поднимает глаза к потолку и сверкает лысиной. — …Да, друзья. Хм… Материалист! Вещественный мозг которого, следовательно, первичен, а порождаемая якобы им невещественная мысль вторична. — Президиум заметно теряет исходный оптимизм, а зал сливается в едином возгласе восхищения и аплодирует. Выступающий встречается взглядом с родным сыном — юноша в толпе друзей прыгал на ближайшем подоконнике. Просияв, профессор ярко заканчивает двухчасовой монолог: — Итог. Атеизм говорит о том, что из неживого вещества возникло живое, вещество первично, дух вторичен, мира никто не сотворял, следовательно, Бог не нужен, и его нет, как нет и сатаны с его кознями. Бояться некого, живи как скотина, и никакой ответственности, ибо человек — животное: рождается, живёт, умирает, сгнивает, и на этом всё кончается.

Ликование и восторг большей части аудитории опять возвышают оратора до небес, отчего профессор ещё более вдохновляется и не замечает ледяной сдержанности президиума, исключая облучённого новым знанием председателя. Николай Николаевич окончательно выбивается из элитного ряда — вскакивает и обнимает докладчика. Верник близок к тому, чтобы разрыдаться, и долго кланяется перед зрителями, как артист после счастливой премьеры.

Эмоции и овации угасают вместе, но народ не устал. Зал будоражит новая волна любопытства — подошло время второй части доклада, ответы на вопросы. Николай Николаевич с видом режиссёра успешной постановки зачитывает первую бумажку, переданную из зала:

— «Виктор Иосифович, скажите: во всех своих статьях вы подходите к окружающему нас миру с христианской точки зрения. Как вы к этому пришли?» — Дятловский оглядывает зал — на него смотрят сотни сияющих глаз, доверчивых, преданных науке. Профессору на мгновенье кажется, что он видит августовское ночное небо, освещённое бесконечностью сверкающих звёзд. Докладчик как будто видит то же самое и, сам просияв, как космическая вспышка, набирает воздуху в грудь и произносит:

— Не знаю как, но пришёл. Где-то после 1950-го в ходе «овеществления мира» со мною непрерывно происходили «незатухающие колебания» между двумя противоположными полюсами, каковыми являются Бог и сатана с его аномальными явлениями — АЯ. Вначале было много АЯ и мало Бога, потом постепенно, скачками это количественное соотношение изменилось на обратное. Важный, крутой поворот произошёл в момент, когда волею судеб в мои руки попала обширная статья об открытии Ивана Панина, великого русского математика, которого я упоминал в лекции. Он впервые обратил внимание на определённые числовые закономерности, заложенные в структуру мироздания, включая всё живое и неживое, и в Библию, и строго математически доказал, что последняя буквально «вложена в мозги» писавшим её людям, вложена самим Творцом мироздания. Следовательно, она, как и Бог, абсолютно истинна, и, стало быть, ей надо верить беспрекословно. Именно из её естественнонаучных текстов мною было извлечено представление о вещественном происхождении времени и пространства, откуда прямо вытекает факт существования духовного мира. А венец Библии — это христианство. — Космическая вспышка расширяется с космическими же скоростями. Профессор Верник как будто уже перерос зал и устремился за пределы атмосферы. — Интересно обратить внимание на то, как гениально просто, целенаправленно и непредсказуемо человек «ведётся» по тропе его жизни — воистину пути Господни неисповедимы! Например, судьбоносными оказались даты 31.10.1970 и 06.12.1970, когда по приглашению известного органиста Олега Янченко мне посчастливилось дважды прослушать органную мессу Иоганна Себастьяна Баха. Этот композитор умел напрямую разговаривать с Богом на своём зашифрованном в музыке языке. Концерты были обставлены по-старинному, с канделябрами, свечами. Впечатление было потрясающим: на первом концерте душа сама нашла путь к Богу, второй мистически и пророчески высветил всю мою судьбу с её прошлым, настоящим и будущим, взлётами и падениями, и благодарностью в конце. Последовал необычайный душевный подъём, физические открытия посыпались как из рога изобилия. Значит, что мы имеем? Математика и музыка. Но это ещё не все источники моего учения. Кроме математики и музыки, меня вдохновили многочисленные знамения. Очень убедителен пример ежегодного схождения небесного Благодатного огня на Гроб Господень в Иерусалиме в Великую субботу накануне православной Пасхи, что, кстати, доказывает особое благоволение Бога к православию, содержащему наибольшую полноту истины, учения и благодати. Знаете ли вы, дорогие мои слушатели, что некогда армяне купили право принять Благодатный огонь. Остальных православных даже не пустили в храм, они молились на улице. В урочный час раздался страшный гром, раскололась внешняя колонна, и из образовавшейся трещины вышел огонь к православным. Другое знамение — ежегодное схождение на гору Фавор облака, даже при совершенно безоблачной погоде, в праздник Преображения Господня 19 августа. Третье: с 3 на 4 декабря, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, распускаются почки вербы, и лозы, и сирени, это доступно проверить каждому. Таков ответ на ваш вопрос. — Люди с удовольствием хлопают. От духа материализма всех уже воротит, хочется мистики, неважно какой, христианской или языческой, никто сильно не вдаётся в оттенки. Лишь бы проняло, лишь бы чудеса.